Присматривай за мной (ЛП) - Страница 21

Поставив пузырек на край раковины, я смотрю на таблетки. Такие маленькие, цвета яиц малиновки. Они такие маленькие, но имеют такой огромный эффект.

Я не хочу чувствовать все. Я не хочу тонуть в эмоциях. Но еще я не хочу продолжать так жить. Я хочу почувствовать что-нибудь. Я не знаю, что происходит между мной и Зэндером, и к чему все идет. Но я знаю, что это ничем не закончится, если я не смогу чувствовать те эмоции, которые неразрывно связаны с пребыванием в отношениях с кем-либо, особенно с таким как он. Он настолько полон жизни, а я просто пофигистка.

Снова глядя на свое отражение в зеркале, я думаю о том, что же такого он во мне видит. Мои глаза пустые, под глазами мешки. Я не помню, когда я по-настоящему улыбалась в последний раз, добровольно, не заставляя себя. Почему он захочет проводить время с кем-то вроде меня? Я думаю, что он бы точно полюбил прежнюю меня. Ту, которая могла рассмешить людей, и которой было не все равно. Ту, которая любила безвозмездно и легко и могла разделить эту любовь с другими.

Я последовала совету отца и взяла несколько выходных, но признаться, я не имею представления, чем себя занять. Я снова попробовала писать, но слова не шли. Я попробовала читать, но ничто не заинтересовало меня. Я даже попробовала пройтись по магазинам, что девятнадцатилетняя девушка с удовольствием бы сделала. Я бесцельно слонялась по торговому центру и ничего не купила.

Неожиданно кажется неправильным продолжать принимать таблетки. Кажется неправильным отключать все эмоции, когда я на самом деле хочу чувствовать. Конечно, было время, когда мне необходимо было принимать лекарства: когда ей поставили диагноз, когда она болела и даже в день похорон. Может быть эта голубая таблетка позволит мне собраться, вместо того чтобы разваливаться на части.

Я стою возле смотровой комнаты и смотрю на открытую дверь, отказываясь входить. Мой отец уже там. Он решил пойти один. Я слышу его рыдания, когда он стоит возле гроба.

Я не хочу входить. Я не хочу видеть ее такой, неподвижной и безмолвной. Она никогда не была НИ неподвижной, НИ безмолвной. В голубом платье, которое идеально сидит и которое она собиралась одеть на мой выпускной. От этого вида хочется кричать. Я слышу, как руководитель похоронного бюро разговаривает с моей тётей Кэти о том, сколько продлится прощание и просит сообщить ему, если семье что-нибудь понадобится. Мне хочется сказать ему, чтобы он заткнулся. Все, что нужно семье сейчас, — чтобы она была жива и не лежала в белом гробу, обрамленном по кругу розовыми розами. Мама терпеть не могла розы. Ей бы не понравилось, что люди выстроились гуськом, оплакивая её. Ей бы совсем не понравилось, что вся комната, в которой она лежала, заставлена сотнями букетов. Все деньги потрачены на человека, который никогда не сможет ими насладиться.

— После моей смерти не присылайте цветов. Когда я умру, они мне будут не нужны. Подарите мне цветы пока я здесь, чтобы я смогла оценить их. В моей голове всплыли воспоминания о её словах, которые она говорила каждый раз, когда мы были на чьих-либо похоронах, оглядывая все приготовления, и злость смешалась с тоской.

Я хотела зайти внутрь, собрать все корзины и вазы и швырнуть их через комнату. Я хотела не чувствовать приторный запах роз, гвоздик и лилий. Меня тошнило от этого запаха. И я знала, что с этого момента каждый раз, когда я почувствую запах цветов, он будет напоминать мне об этом дне.

— Пойдем, милая, пора зайти. Люди начнут приходить с минуты на минуту, — нежно сказала тётя Кэти. Она подошла ко мне и обняла меня за талию.

Близкие члены семьи пришли на полчаса пораньше и собрались в похоронном зале, чтобы они могли погоревать наедине, пока не соберутся остальные. Неужели они не понимают, что полчаса никогда в жизни не хватит, чтобы горевать? Тётя Кэти нежно подтолкнула меня и вместе мы вошли в дверь. Мой отец сидел в первом ряду, прямо напротив гроба. Он опустил голову на руки, его плечи сотрясались от рыданий. Я не хотела на него смотреть, но не могла сдержаться. Я переводила взгляд с красного ковра у его ног на черную тумбу, на которой стоял гроб, и на блестящий белый мрамор с розовыми розами. Когда я увидела её, я задержала дыхание. Она была похожа на неё, но в то же время это была не она. В руках она держала черные четки, которые папа подарил ей несколько лет назад на их годовщину. Я помню, как я ходила на похороны дедушки, когда мне было шесть лет. Я смотрела на его тело и ждала, когда он снова начнет дышать. Я поняла, что сейчас жду того же самого. Я смотрела на её грудь и всем сердцем хотела, чтобы она начала двигаться. Пожалуйста, господи, пусть она начнет дышать. Пусть это будет ночным кошмаром. Пожалуйста, пусть это будет не на яву. Мои глаза переместились на её лицо, и мне пришлось подавить рыдания. Она была очень сильно накрашена. Зачем они накрасили её помадой? Она никогда не пользовалась помадой. Мне хотелось подбежать и стереть её и сказать маме, чтобы она открыла глаза. Я не могу здесь находиться. Это неправильно, и это не должно происходить.

Освободившись из объятий тёти Кэти, я выскочила за дверь, пробежала через холл, вниз по коридору в поисках ванной. Я не включала свет. В тот момент я предпочитала темноту. Я уткнулась в угол и разрыдалась. От рыданий разболелась грудная клетка.

— Нет, нет, нет, нет, — я снова и снова рыдала. — Я не хочу в этом участвовать. Я не хочу в этом участвовать. Почему так происходит? Слезы текли ручьем, они заливали моё лицо. Я не сдерживала их и не вытирала глаза. Может быть, если я выплачу все слезы, тогда боль утихнет. Боль уйдет, и все окажется плохим сном. Я не хочу больше чувствовать это. Я вообще не хочу больше ничего чувствовать. Я опустилась на колени на пол в ванной и плакала из-за моей мамы и несправедливости происходящего.